Мир хочет опошлить тайну. Можно ли, однако, похитить ее у нас, можно ли украсть чудо? Это зависит от воли каждого человека…

Тайна жизни и смерти хранителя чуда

Всего сорок семь лет прожил на этом свете Хосе Муньос Кортес. Он родился в Чили в католической семье и в детстве, в одно из воскресений, когда его братья и сестры отправлялись в церковь на богослужение, отстав от них, зашел в православный храм. Там служил русский пастырь, чудом бежавший из Соловецкого лагеря и оказавшийся за границей — будущий архиепископ Чилийский Леонтий.

Сердце мальчика откликнулось на ласку священника. Он принял православие и обрел имя Иосиф, а будущий святитель стал его духовным наставником.

Повзрослев, Хосе-Иосиф поселился в Канаде, в Монреале, он реставрировал и писал иконы и много странствовал, посещая в различных странах православные храмы. Часто бывал Иосиф на Афоне. И однажды в иконописной мастерской увидел список с чудотворной иконы Матери Божией Иверской.
На Афон Иверская попала в середине первого тысячелетия, в годы иконоборческой смуты. Иконой владела благочестивая вдова из города Никея. Однажды в ее дом ворвались воины, и один из них ударил копьем в икону. Из ранки на щеке Пресвятой Богородицы потекла кровь…

Увидев это, воин пришел в ужас и бежал прочь — до хозяйки иконы потом донесся слух, что он обратился ко Христу. А сама она долго думала, где и как укрыть образ Богородицы, в конце концов решила пустить его ночью по морю: пусть плывет, куда Богу угодно. В ту же ночь настоятелю Афонского монастыря приснился сон, в котором ему было повелено принять из моря икону Пресвятой Девы. Проснувшись, он рассказал о своем сне братии, и монахи, выйдя на берег, увидели среди волн столп огня, который стремительно к ним приближался. Один из монахов пошел навстречу огненному столпу — и вернулся с иконой-мученицей.

Образ внесли в алтарь, но на следующий день он оттуда исчез — и был обнаружен над вратами обители. С тех пор икона там и находится.
Сколько списков было сделано за много веков с нее! Почти в каждом православном храме по всему свету можно встретить Иверскую. Я видела много разных списков, но один из них — не забуду: это была самая русская из всех увиденных мною Иверских. Ей были приданы черты, присущие типичным русским женским лицам: большие, широко расставленные глаза и нежность округлых щек…

Это была моя первая встреча с Иверской в монастыре, куда в 70-е годы я часто ездила на богомолье. Теперь туда просто так не поедешь: чужая латвийская земля, нужна виза! А тогда — именно там, в Прибалтике, в Эстонии и Латвии, располагались самые любимые наши монастыри, уцелевшие от разорения. И со всей России ездили к старцу архимандриту Тавриону.

Богослужение заканчивалось — и мы поворачивались лицом к Иверской с жалобным пением: «Царица моя Преблагая, надежда моя Богородица»… И я, не зная еще слов этой молитвы, глядела в ее прекрасное лицо, и слезы текли из моих глаз. В храме пахло травами, лесом, пахло счастьем, надеждой…
Почти в то же самое время Иосиф, увидев в Афонском монастыре недавно написанный образ Иверской, не мог оторвать от него глаз. Девочка-Мать смотрела на него так, словно он был ей нужен.

Ей нужен был весь мир — чтобы одарить его Чудом.

Знал ли Иосиф, что ему предстоит, когда он получит это Чудо в дар? Нет, конечно, — он только смиренно просил старого иконописца: «Отдай мне Ее». Отец Климент не отдавал — видно, и сам не мог налюбоваться на нее. Или думал о том, что вряд ли уже когда-либо сумеет написать подобную икону…

Иосиф тянул с отъездом, молился, и все же однажды утром решил отправиться в путь. Зайдя проститься с отцом Климентом, он еще раз, напоследок, взглянул на лик Матери Божией, перекрестился, повернулся и быстро пошел с горы. Вскоре его нагнал о. Климент с иконой в руках: «Возьми»…

Сколько времени прошло со дня обретения Иосифом иконы до той ночи, когда проснулся он оттого, что комната его благоухала, — не суть важно. Важно — что он, а потом сотни тысяч людей, были одарены возможностью вдыхать удивительный, нездешний аромат Чуда. Никакие драгоценные запахи земли не сравнятся с благоуханием прозрачного миро, что стекало, то по капельке, то ручейками, со смуглых ручек Младенца Христа и со звездочек на омофоре Божией Матери. Вскоре пришлось «одеть» Икону в оклад со специальным желобком внизу — туда складывалась вата, на которую стекало миро. Клочки этой ваты потом раздавались молящимся.

В тот год, когда впервые на Иконе появилось благоуханное миро, я получила в алтайской ссылке в Усть-Кане подарок — влажную ватку, прикрепленную к маленькой, с детскую ладонь, бумажной иконке. И несколько листочков с рассказом об Иосифе-хранителе. При обыске у меня хотели их отнять — не запретный ли самиздат? Я не отдала: «Это моя святыня»…
«Царица моя Преблагая, надежда моя Богородица»… В Пустыньке, в Преображенском храме, пахло мокрыми травами, лесом и счастьем… Ветер волнами набегал на высокие ели, стоящие вдоль дороги, и они внезапно меняли цвет: зелень обретала густо-сиреневый оттенок, и легкий туман окутывал лес. Надо было глядеть под ноги, дорога была скользкой, но глядеть хотелось на зелено-сиреневый лес, и поскорей добраться туда, в тепло, где потрескивают свечи и блаженный старец Таврион, меняя облачения во время Литургии, зовет Церковь молиться с ним — и она отвечает. Передать сегодня это чувство Церкви, живущей любовью, — трудно… Это надо прожить…

Иосифа ждали с Иконой в Леснинском женском монастыре во Франции, ждали к Николину дню в декабре. Говорили, что приедет надолго, будет реставрировать иконостас.

Это была первая и последняя наша встреча. Еще не кончилась служба, когда разнесся шепот: «Приехал!» — «Не может быть! Я увижу это чудо?»
После службы встречаюсь с Иосифом на кухне — мне поручено что-то принести, а его кормят там после длинной и тяжкой дороги. Уж не помню, кто представил ему меня. Мы обнялись — и я почувствовала, что весь он благоухает. Ведь он всегда возил Икону на груди!

Я не знаю по-английски, а он по-русски, но каждый раз, когда мы встречаемся, он говорит восторженно: «Россия!». Иногда нам помогают монастырские сестры, русские иностранки, родившиеся за границей от первого поколения эмигрантов.
А потом я увидела Икону. Каждый день мы с сестрами молились перед ней о наших близких и дальних, прикладывая к ней свои крестики и образки, списки с именами. Но особенно горячо просили Матерь Божию о спасении России.

Иосиф говорил мне, что мечтает привезти Икону в Россию, но митрополит Виталий (первоиерарх РПЗЦ) не дает благословения. Да и как можно везти такое чудо без охраны? Иосиф даже на ночь не оставлял Икону в храме. Ее уносили с пением к нему в келью. А утром перед богослужением сестры снова приносили ее и клали на аналой…

Наступил день, когда я услышала от Иосифа, как свершилось это чудо. Разговор наш тоже был чудом — ведь мы не могли объясняться друг с другом. Нам помогла одна из послушниц. Я помню каждое слово, но передать весь рассказ не смогу — редакция все равно попросит сокращений.

Иосиф проснулся от аромата диковинных нежных цветов, которого никогда прежде не знал. Не сон ли это? Он хотел было снова заснуть, но это ему не удавалось. Тогда он позвал соседа — юношу, который учился у Иосифа иконописи. «Чему ты удивляешься? — ответил ученик. — У тебя в келье много святых мощей, вот они, наверное, и благоухают». Он отправился к себе, а Иосиф, подойдя к Иконе, увидел маслянистые капли, покрывшие доску. Уснул под утро, проснулся — и опять сразу почувствовал благоухание. Миро каплями покрывало всю Икону…

Бережно завернув ее, он поехал в Синод РПЗЦ. Это было 24 октября 1982 года. Митрополит Виталий приказал принести воду, мочалку и мыло. Когда его желание было исполнено, он омыл Икону и обтер насухо чистым полотенцем. Через короткое время на доске проступили капли — и все, кто был в комнате митрополита, преклонили колени. Начался молебен Пресвятой Богородице. В этот ли раз или на одном из последующих молебнов поминали поименно всех узников далекой России. Мне подарили кассету, на которой был записан молебен, там среди имен людей, находящихся в тюрьмах и ссылках, поминали и мое имя. В ту пору я сидела в Лефортовской тюрьме КГБ»…

Так началась новая жизнь Иверской. Иосиф странствовал с ней по миру, посещая каждый дом, куда бы его ни звали. Он нес Икону больным, старым, немощным, детям. Она исцеляла.

У Иосифа не было денег на поездки, и тогда в Канаде был создан Дом Иконы. Кроме сбора средств на странствия Иосифа-хранителя, он распространял по свету копии с Иконы, случалось, что эти обыкновенные открытки тоже начинали благоухать. Так было и с моей открыткой — в Гефсиманском монастыре на Святой Земле, в тот страшный для России час, когда жизнь ее — который раз в XX веке — висела на волоске: начало октября 1993-го, штурм Белого дома, кровопролитие…

Слух о гибели Иосифа достиг России на другой день.
Это произошло в Греции. На исходе октября 1997-го. Иосиф возвращался с Афона. Иконы не было с ним — он никогда не брал ее с собой, если ехал на чужбину на короткое время, повидаться с кем-то из духовно близких людей. Таким близким человеком был о. Климент. Иосифу понадобился его совет. Митрополит Виталий в последнее время весьма ревниво стал относиться к тому, что Икона по-прежнему хранится у Иосифа. Митрополит считал, что место Иконы — в Соборе, где он служил. Кстати сказать, вскоре после гибели Иосифа в монреальском Соборе вспыхнул пожар…

В иконописной мастерской Иосифу рассказали, что на днях на одном из образов Матери Божией проступили слезы. Иконы Богородицы часто плачут по всему миру, и слезы Ее считают за грозное предзнаменование. Иосиф попросил показал ему эту икону. Едва он подошел к ней, из глаза Девы Марии выкатилась слеза. «Что-то произойдет… страшное», — сказал он.
Простившись с Афоном, Иосиф отправился в обратный путь. В Афинах снял номер в гостинице. Вскоре к нему обратился двадцатилетний румын с просьбой помочь ему устроиться на жительство в Канаде. Иосиф всегда помогал каждому, кто попал в беду…

Сведения об убийстве скупы, в печати появилось сообщение, из которого явствует, что перед смертью Иосиф подвергался мучительным пыткам, на теле его остались страшные раны. Сообщалось и о том, что убийца или его пособники оклеветали Иосифа…
Когда из Греции доставили в Канаду тело, плотно завернутое в пластиковый мешок, прошло 13 дней после убийства. «Его хотели было отпевать при закрытом гробе, в запечатанном пластмассовом мешке, — рассказывает священник Виктор Потапов (чьи беседы многие слышали на волне «Голоса Америки») и продолжает: «Но Бог судил иначе. Гроб был открыт, мешок разорван — и все увидели многочисленные следы пыток… Никакого смрада и признаков тления не было. Это подтвердил сотрудник похоронного бюро…»

На его погребение съехалось множество народу из разных стран. Свечи гасли на ветру, и тут же сами чудом возгорались. «Матерь Божия их зажигает», — говорили свидетели.

Услышав о гибели брата Иосифа, я первым делом подумала: «Царица Небесная взяла его к Себе». Я давно знала, что вокруг Иверской-Монреальской — чуть ли не единственной чудотворной иконы страшного XX века — начались распри: греки мечтали присвоить ее себе, митрополит Виталий — себе, на Икону, говорят, претендовал даже Вселенский Патриарх…

Конечно, мысль, пришедшая мне на ум, была утешительной. Но за что пришлось ему перед смертью так страдать?!
Долгими днями в ссылке, читая «Жития святых», я думала о том, почему Бог посылает страдания и муки самым дорогим, самым верным, самым любимым? Почему столько мучеников за веру обагрили кровью нашу землю?

Это было предсказано Христом. Кровь мучеников — семя Церкви.

Среди приехавших проститься с Иосифом оказался паломник из России. «У меня было такое чувство, — сказал он потом, — что я присутствовал не на отпевании и похоронах, а на чине Торжества Православия… Если бы даже в эти минуты нас всех вывели из храма и расстреляли, то все равно — мы победили!»

Победил Христос — сказавший: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Иоанн., 16, 33).
За что был убит чистейший и благочестивый рыцарь Пресвятой Девы? Где теперь Иверская-Монреальская? Может быть, в келье митрополита Виталия? Может, сокрыта безымянными почитателями? Стоит ли заниматься догадками? Стоит ли пытаться раскрыть великую тайну?

Будем ждать, пока Сама Матерь Божия приоткроет завесу над ней.

Зоя КРАХМАЛЬНИКОВА