О мученической кончине хранителя чудотворной Иверской Монреальской иконы Иосифа Муньоса-Кортеса размышляет писатель, философ Виктор Николаевич ТРОСТНИКОВ, один из немногих наших соотечественников, лично знавших брата Иосифа.

 

Какой бы из срезов жизни мы ни взяли, обнаруживается одно и то же: вошли мы в двадцатый век при одной ситуации, а выходим из него при совершенно другой, чаще всего – противоположной. И только одно, что присутствовало в XX столетии, нисколько не изменилось – каким было в его начале, точно таким же остается и на его исходе. Это неизменившаяся его составляющая – Православие. Ни в догматическом, ни в вероучительном, ни в обрядовом отношениях ничто в нем не прибавилось и не убавилось, хотя различного рода обновленцы все это время оказывали на него бешеное давление, призывая последовать за другими конфессиями, не проявляющими такой консервативности и пытающимися отвечать на запросы современности. Эти наскоки делались и в форме мягких, доброжелательных советов, подкрепленных логической аргументацией, и в форме гневных обвинений с высмеиванием и разоблачениями, и в форме прямых попыток осуществить в каких-то приходах обновление, приводящих к расколам, но все они разбивались о твердую, незыблемую позицию главной носительницы Православия в XX веке – Русской Православной Церкви, как ее пастырей и архипастырей, так и верующего народа. Но как отличить стойкость от упрямства, верность от инерционности, убежденность в своей правоте от ретроградства? Есть ли какой-то объективный критерий, который позволил бы ответить на вопрос стоит ли за неподвижностью русской церкви какая-то онтологическая неподвижность или она обусловлена чисто психологическими причинами?

Такой критерий существует, и в христианской терминологии он называется свидетельством. Это не совсем то, что обозначается этим словом в обиходном языке, это – перевод с греческого “мартир”, что означает одновременно и “свидетель”, и “мученик”. Это – свидетельство, подтвержденное добровольно принятой мученической кончиной. В первые три века христианской эры оно было самым распространенным и самым убедительным доказательством того, что распятый в Иерусалиме Иисус Назареянин был действительно воплощенным Богом-Сыном, явившимся на Землю ради нас и нашего спасения, так что кровь христиан, как писал Иосиф Флавий, становилась семенем, из которого произрастали новые христиане. И в самом деле, что может быть достовернее? Исторические материалы всегда можно заподозрить в фальсификации, их легко подделать, что-то уничтожить и что-то добавить; показания очевидцев по прошествии нескольких поколений становятся игрой “в испорченный телефон”, а вот утверждению человека, готового ответить за свои слова головой и пойти за них на любую пытку, трудно не поверить. Когда в период римских гонений христианину говорили: “Ну что ты упрямишься, мы же просим от тебя пустой формальности, совершенного пустяка: поклонись нашим богам и иди к своей семье и к своим детям”, -а он этого не делал, всем становилось ясно, что даже формальное поклонение тем богам, которым ему предлагают поклониться, для него не пустяк, а предательство истинного Бога, Которого он знает, и благорасположение Которого для него дороже всего на свете.

Иосифа привезли в Джорданвилль  на 13-и день после убийства, но никаких следов тления или запаха не было. Обратите внимание,  что над гробам помещена икона святой мученицы Елизаветы Федоровны.

Скажут: но внутренняя убежденность в чем-то есть факт все-таки психологический, а вправе ли мы от психологии заключать об онтологии? Скажем, в первом поколении русских революционеров было немало таких, которые отдавали свою жизнь за идею коммунизма, а ведь выдуманный Марксом и Лениным коммунизм абсолютно неонтологичен. Это возражение, хотя оно на первый взгляд кажется очень сильным, легко отводится. Стойкость, основанная на чисто психологической убежденности, на вере в ложную идею, не идет ни в какое сравнение со стойкостью, обязанной соприкосновению с истиной как сущим. Заплечных дел мастера хорошо знают, что под пыткой любой партийный фанатик откажется от своих взглядов, выдаст все явки и имена и подпишется под любым документом – нужно только время. Это подтверждается и практикой современных войн: отдавая приказ взять “языка”, командование знает, что если это удастся, оно будет располагать всей той информацией, которой располагает захваченный. Человек, который даже при применении самых сильных средств дознания “молчит, как партизан”, есть лишь художественный образ, и этот образ нереалистичен. Дело в том, что войны сегодня ведутся по политическим причинам, а политическая истина небытийна. А среди христиан языческого Рима, отстаивавших бытийную истину, были тысячи людей, терпевших самые изощренные муки, проявлявших нечеловеческую, поражавшую даже их гонителей, силу духа. Но главное различие тут даже не в величине этой силы, а в ее качестве. Тот, кто отстаивает выдуманную идею, может тоже оказаться упрямым, но его упрямство всегда будет питаться ненавистью к своим мучителям, бесконечным к ним презрением и еще гордыней, не позволяющей ему унизиться перед ними до капитуляции. Совсем иные чувства лежат в основе христианской стойкости на пытках: мученики – свидетели смотрят на своих палачей с любовью и жалеют их, этих бедных людей, лишенных величайшего, несказанного счастья пить из животворящего источника текущей в вечность воды, прикоснуться к краю одежды сладчайшего Иисуса. Христианам не хотелось бы огорчать тех, кто требует от них отречения от Иисуса, но они просто не м о г л и отречься от Него, так как в этом случае их ни с чем не сравнимое счастье тут же было бы ими потеряно, а такая потеря хуже всяких физических страданий и, конечно же, хуже смерти, которая, если они вынесут все страдания, соединит их с Распятым навеки. И именно по этому признаку любви легче всего отличить истинного свидетеля от лжесвидетеля.

Истинные свидетели правой веры были не только в первые века, они появлялись и потом. Были они и в уходящем ныне в историю двадцатом столетии. И среди них есть два особенно ценных для нас: один открывает наш век, другой – его завершает.

Первый свидетель – великая княгиня Елизавета Федоровна, старшая сестра последней императрицы, супруга великого князя Сергея Александровича, бывшего одно время генерал-губернатором Москвы. Выйдя замуж за Сергея Александровича, она вместе с мужем стала посещать православные храмы, и Православие все более стало выступать для нее как истинная вера. Сидеть между двух стульев было не в ее характере, и вскоре она почувствовала, что надо принимать какое-то решение – креститься или оставаться лютеранкой. После некоторого колебания Елизавета все-таки решила принять православие, о чем и написала отцу. С момента ее входа в ограду Русской Православной Церкви началось ее непрерывное духовное восхождение, этапами которого было основание в 1905 году Марфо-Мариинской обители милосердия в Москве и принятие мученического венца в 1918 году в Алапаевске.

Второй свидетель-мученик родился в 1950 году в Сантьяго, в Чили и тоже принадлежал к очень знатному роду – к испанским аристократам Муньос-Кортесам. Помимо своей древности, этот род отличался горячей приверженностью к католической религии и имел немалые заслуги перед римской церковью. Мальчика назвали Иосифом, по-испански Хосе, и уже в детстве он обнаружил склонность к изобразительному искусству. И он, и его родные мечтали о том, что он станет художником. Так к тому и шло. Но в 1962 году, проходя мимо православной церкви по дороге в костел, юный Иосиф услышал доносящееся из открытых дверей дивное пение, и ноги сами повели его внутрь. Когда служба окончилась, к нему подошел настоятель, епископ Леонтий Чилийский, и спросил его, кто он такой. Назвав себя, мальчик задал владыке встречный вопрос: “Скажите, а где я нахожусь?” “В православной церкви”. – “А чем Православие отличается от нашей веры?” Владыка ответил кратко, так как не имел в тот момент времени, но обещал мальчику, рассказать о православии подробнее, если он зайдет в Храм еще раз. Иосиф зашел еще раз, потом еще, потом стал ходить регулярно. И через два года, когда ему исполнилось четырнадцать, перед ним встала та же проблема, что и перед великой княгиней Елизаветой – переходить в Православие или нет? Впрочем, внутри этот вопрос был им уже решен, и он только боялся рассердить мать, глубоко верующую католичку. Как протекало его объяснение с нею, остается неизвестным. Иосиф не любил говорить о себе, и многое в его биографии навсегда останется тайной, но ее согласие было получено. Проучившись три года в православном колледже, он стал учиться иконописи, и так как в Чили он не мог найти людей, у которых мог бы перенять что-то в этой области, он переехал в Канаду, во франкоязычный Монреаль, штат Квебек: французский язык гораздо ближе к испанскому, чем английский, и он быстрее его освоил.

В 1982 году до того никому не известный Иосиф Муньос-Кортес стал всемирно знаменитой личностью: подаренная ему на Афоне, написанная за год до этого небольшая икона Иверской Божией Матери явила необыкновенное чудо: 24 ноября в его монреальской квартире из нее потекло благовонное миро в таком изобилии, какого не было отмечено ни в одной летописи с самого основания христианской церкви. С этого момента жизнь Иосифа изменилась: он взял на себя послушание быть хранителем святой иконы и обеспечивать доступ к ней благочестивых христиан, желающих приложиться к ней или обратиться через нее к Богородице с какой-то молитвенной просьбой. Для этого ему пришлось стать легким на подъем и откликаться на приглашения из самых разных мест, где хотели видеть икону. Это тяжкое служение длилось ровно 15 лет. В конце октября 1997 года молодой румын, по-видимому, сатанист, люто ненавидящий Православие, зверски убил Муньоса в Афинах, а икона бесследно исчезла. Иосиф пока не канонизирован, но нет сомнения, что он скоро будет введен православной церковью в сонм святых, а для тех, кто его знал, уже является святым. На его могиле в Троицком монастыре Джорданвилля, штат Нью-Йорк, происходят удивительные чудеса: самовозгорание свечей на открытом воздухе под мокрым снегом и порывами ветра.

Итак, Елизавета и Иосиф. Разделенные почти ста годами по рождению, но оба совершившие свое служение и засвидетельствовавшие истинность православной веры в двадцатом столетии: одна в его начале, другой в его конце. Замечательно, что между ними есть сходство и близость. Оба они принадлежат к очень знатным европейским родам, известным своей религиозностью – в одном случае протестантской, в другом – католической, поэтому их совместное свидетельство есть свидетельство о том, что полнота истины имеется только в Православии. Это свидетельство особо убедительно уже потому, что исходит от лиц высокой святой жизни и что оно удостоверено их великой любовью к людям и принятой от людей мученической кончиной. Но усиливает его и то обстоятельство, что оно как бы действительно совместное, единое. Икона Муньоса начала мироточить после того, как он поместил ее в своем красном углу рядом с лоскутком платья Елизаветы Федоровны, который подарил ему владыка Леонтий, узнав, что он чтит ее едва ли не больше всех других святых. Далее: Иверская икона была главной святыней Москвы, где Елизавета Федоровна была, как сейчас выражаются, “первой леди”, и именно Иверская стала мироточить у Иосифа. Еще одна объединяющая их особенность: оба они, будучи нерусскими, бесконечно любили Россию.

Елизавета прожила в России более тридцати лет и объездила все ее святыни. Иосиф так и не увидал их, хотя это была самая заветная его мечта. Помешали ему разногласия между зарубежной церковью, к которой он формально принадлежал, и нашей. Может быть, его трагическая кончина приведет эти исторически разошедшиеся ветви единой Русской Православной Церкви к разумному компромиссу. Но от какого-либо компромисса с ложными верованиями, называемого ныне экуменизмом, эти великие святые предостерегают нас самым решительным образом. Не для того они отдали свои жизни за обретенную ими истину, чтобы мы, имеющие ее по самому своему рождению, перестали осознавать, какое это счастье – быть с нею!

Когда уже верстался номер, в редакцию пришел пакет из США. Мы публикуем фрагмент письма и часть материалов, содержащихся в нем.

Самовозгоревшиеся свечи на панихиде. Большие свечи горели более 7 часов под порывами ветра.

Уважаемый Александр Николаевич Крутов!

Недавно мы узнали о том, что в одной из Ваших передач Вы сообщали о мученической смерти и чудотворной иконе Хозе Иосифа Муньоса.

Моя супруга, Шала, была знакома с ним и присутствовала на его похоронах в монастыре в Джорданвилле, штат Нью-Йорк. Она была свидетелем чуда о свечах. Шала просила передать Вам прилагаемые материалы.

С уважением. Майкл Рэй.

Знамение свечей

Чтец Даниил Олсон поехал на машине из Вашингтона в Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле, в штате Нью-Йорк, чтобы помолиться на могиле Иосифа Муньоса-Кортеса, хранителя Мироточивой Иконы Иверской Божией Матери по случаю сорокового дня его кончины. Он приехал в монастырь в понедельник к вечеру 8 декабря и к своему огорчению узнал, что панихида уже была совершена. Даниил рассчитывал на то, что панихида состоится во вторник, так как в нашей вашингтонской церкви было объявлено, что сороковой день падает на 9 декабря.

Даниил попросил иеромонаха Аверкия отслужить еще одну панихиду на следующий день, 9 декабря. Во вторник в назначенное время матушка Мария, Шала и Даниил отправились с о. Аверкием к могиле Иосифа. Выпал снег, было холодно и ветрено. На могиле стояли пять обыкновенных восковых свечей. Две большие и одна маленькая, были воткнуты в землю еще в воскресенье 7 декабря Еленой Сергеевной Голицыной-Наварр одной из основательниц общества “Дом Иконы”, матушкой Потаповой и Шалой, а две маленькие свечки были оставлены неизвестно кем. Тогда женщины попытались зажечь все находящиеся на могиле свечи, но безуспешно – этому мешал ветер, – обыкновенное явление на монастырском кладбище, расположенном на холме. В понедельник, перед началом общей панихиды, богомолки снова старались зажечь свечи. Свеча погорит несколько секунд и из-за ветра погаснет. Некоторые молящиеся советовали даже не пытаться зажигать свечи, так как не защищенные от ветра они все равно гореть не будут.

Во вторник 9 декабря Даниил тоже попытался зажечь свечи. Но, как и в предыдущие дни, свечи горели всего две секунды и тухли. День был настолько ветреным, что Даниил не мог на открытом воздухе зажечь спичку, чтобы разжечь уголь для кадила. Отец Аверкий посоветовал ему пойти в автомобиль, где ветер не помешает, и там приготовить кадило.

Вдруг к вящему удивлению всех на глазах у матушки Потаповой и Шалы в одно мгновение все пять свечей воспламенились. Богомолки были так потрясены увиденным, что не могли выговорить ни слова. Все пять свечей горели по меньшей мере 15 минут, после чего три малые свечи потухли, а две большие продолжали теплиться в течение всей панихиды. Ветер их сильно задувал, и порою казалось, что оставшиеся горящими большие свечи вот-вот тоже погаснут, но пламя вновь и вновь возвращалось.

После панихиды, которая началась в 11.15 утра, матушка и Шала пошли на трапезу. В час дня матушка с Шалой вернулись на могилу Иосифа. Свечи продолжали гореть! На них нашло чувство утешения, благодати и благодарности Богу. Через час они вернулись на могилу и вновь увидели горящие свечи. Они сделали несколько фотоснимков горящих на снегу свечей. Интересно, что все попытки зажечь маленькие свечи от пламени больших не удавались.

Наступила пора уезжать. По пути они заехали в монастырь, чтобы сообщить о. Луке, что свечи продолжают гореть.

Около шести часов вечера о. Лука пошел на кладбище и увидел, что свечи все еще горят – шесть с половиной часов после того, как сами воспламенились. О. Лука рассказывает, что свечи на могиле Иосифа достигли размеров двух дюймов, но все еще горели – пламя было ниже уровня снега.

Таким образом, на ветреном монастырском кладбище две свечи, поставленные на могилке умученного Иосифа, теплились около семи часов! На следующий день о. Лука снова побывал на кладбище и сообщил, что свечи догорели до конца.

Воистину – Дивны дела Твои, Господи!